— Ясно.

— И в темпе. Пока он ещё никуда не делся.

— Ясно.

Когда старшему охраны платили наличными, он становился на редкость понятливым и исполнительным.

Между тем Алексей со всеми своими логическими построениями, планами и надеждами стоял в том самом трехсекундном отрезке на полпути между парковкой и входом в казино. Вскоре в отдалении лязгнула дверь, и со стороны парковки показался силуэт мужчины.

«Вот это скорость», — подумал Алексей. Потом он заметил, что приближающийся мужчина что-то держит в руке. Ещё чуть позже он сообразил, что этот предмет мало напоминает сумку или иную вещь, пригодную для транспортировки денег. Пожалуй, это больше напоминало короткую дубинку.

Сосредоточившись на приближающемся со стороны парковки мужчине, Алексей не услышал, как хлопнула дверь казино и две пары ног резво сбежали по ступеням вниз. Их услуги только что были оплачены наличными.

Глава 20

Бондарев: ничего хорошего

1

Директор посмотрел на часы и сообщил, что у него осталось сорок пять минут до парома.

— Да бросьте вы, — сказал Бондарев. — Мы же серьёзные вопросы обсуждаем, а вы все на часы наглядеться не можете. С такими вещами не спешат.

— Да-а? — протянул Директор. — То есть тебя за живое задело? Может, желаешь личные счёты свести с господином Крестинским? Обиженное самолюбие, может быть, все ещё играет?

— В моём возрасте уже мало что играет, — усмехнулся Бондарев. — А особенно самолюбие. Всех подонков в личные враги записывать — никакой записной книжки не хватит. И что, кстати, Крестинский? Ну надругался над индонезийской экономикой, пусть его индонезийцы и ловят, скармливают крокодилам, или что они там делают в подобных случаях…

— У тебя от жары и беззаботного времяпрепровождения мозги совсем атрофировались, — недовольно буркнул Директор. — Ничего не соображаешь.

— Ну так поясните бестолковому.

— А что тут объяснять? Это только у тебя в тридцать пять самолюбие повисло перпендикулярно полу, а у Крестинского оно играет вовсю. Какая у него главная проблема? Что его из России выперли. Он хочет как максимум вернуться и снова быть на коне, а как минимум заочно поотрывать головы тем, кто его выжил отсюда. Вообще, — Директор нахмурился, — по некоторым сведениям, он совсем рехнулся. У него мания величия. Он хочет управлять всем. Вообще — всем. То есть он не хочет быть президентом России, или султаном Брунея, он хочет и президента России, и султана Брунея иметь у себя в кармане.

— Мечтать не вредно.

— Ну да… Понимаешь, главная проблема с психами состоит в том, что они не знают, что они психи. Я-то понимаю, что не может один человек управлять миром, а Крестинский не понимает. Он целенаправленно будет этого добиваться, а деньги, люди, связи — все это у него есть. Я тут почитал справку о его финансовой деятельности в Южной Америке и Азии — знаешь, это уже не психоз, это очень агрессивная стратегия. Он всюду лезет и все прибирает к рукам. И что для нас особенно плохо — он тратит деньги на Акмаля и Чёрного Малика, причём для Малика ему не жалко создать пару-тройку двойников. Он ему нужен явно для какого-то важного дела. Этот Селим — он подойдёт для вербовки?

— Нет, — сказал Бондарев. — Он работает уже только на самого себя — нам расскажет немножко их секретов, а вернётся к ним, расскажет про нас всё, что знает. Да там его особенно и не подпускают к делам, вот он и перетаскивает коробки с кухонными комбайнами. Я думаю, нам нужно просто заставить Акмаля раскрыться и начать действовать.

— Ты очень хочешь, чтобы он начал действовать?

— Пока он бездействует, он не ошибается. Начнёт действовать — начнёт ошибаться. Тогда мы все поймём про него, про его хозяина, про их цели, про Чёрного Малика… Про Химика, кстати, тоже поймём. — Бондарев покосился на Директора. — Про эту их историческую встречу в девяносто втором году… Дюк говорит, что Химик — это миф.

Директор промолчал.

— Дюк говорит, — повторил Бондарев чуть громче, — что Химик…

— Я не глухой, — сказал Директор, и взгляд его в этот момент стал каким-то задумчивым.

— Ну так скажите тогда…

— Что тебе сказать?

— Химик — это миф?

— Я тебе на этот счёт ничего сказать не могу. Вот Чёрный Малик — он скажет. Найди его. Поговори с ним.

— Неужели Химик важнее всего остального? Всех других вещей, с которыми связан Чёрный Малик? Важнее Крестинского?

— А кто тебе сказал, что Химик и Крестинский — это совсем разные вещи?

2

Лапшин шёл по коридору и пытался сообразить — что не так? Это не было ощущением опасности, это было какое-то неуловимое, словно разбрызганное в воздухе чувство, которое никак не получалось ухватить в кулак, поднести к глазам и посмотреть — что же это за штука. Гостиничный холл, лифт, коридоры — все как в прошлый раз, никаких изменений. Люди — те же, деловитый персонал и шумные туристы. Лапшин решил, что всё дело в погоде, вставил магнитную карточку в замок и открыл дверь номера.

Холодная сталь пистолетного дула упёрлась ему в висок, и Лапшин вспомнил: ему улыбнулся администратор гостиницы. Вот это и было тем неестественным явлением, которое вызвало у него лёгкое покалывание кожи на затылке. Администратор знал, что его здесь ждут. Теперь и сам Лапшин это знал.

Он спокойно обвёл взглядом номер, не останавливаясь на лицах находившихся здесь людей (просто посчитал — четверо). В первые секунды его интересовали не люди и даже не пистолет, охлаждавший висок. То, что интересовало Лапшина, лежало на низком стеклянном столике. Пишущее устройство, которое он оставил на балконе своего номера, теперь находилось здесь, и толстые пальцы стриженного бобриком круглолицего турка слегка постукивали по круглому корпусу рекордера.

— Это моё, — сказал Лапшин турку.

— А я не спорю, — ответил тот.

— Тогда я заберу? — спросил Лапшин, по-прежнему игнорируя пистолет. Парень, который держал оружие и поэтому думал, что контролирует Лапшина, слегка расстроился. Он был самым молодым из четверых, щурил красивые карие глаза и старался выглядеть грозным.

— Одну минутку, — вежливо сказал развалившийся в кресле турок постарше и поупитаннее. Английский у него был лучше, чем у Лапшина. — Есть пара формальных вопросов, которые надо уладить…

— К вашим услугам, — сказал Лапшин, думая о том, что пляжные шлёпанцы — это всё же не самая подходящая обувь для этой ситуации. Тяжёлые десантные ботинки — это да, но никто не ходит в десантных ботинках по пляжу в разгар курортного сезона. — Что за вопросы?

— Вы — профессионал, — сказал турок, не спрашивая, а констатируя факт. — Мы тоже профессионалы. При всём уважении вы — на нашей территории. Поэтому мне нужна кое-какая информация, чтобы я мог порадовать своё начальство.

Лапшин рассмеялся — пару дней назад то же самое Бондарев говорил Селиму. Кажется, это называется иронией судьбы?

— Никаких особенных секретов от вас не требуется, — заверил Лапшина турок. — Самые общие сведения — кто вы, на кого вы работаете, зачем вы здесь.

— Я здесь, чтобы прослушивать разговоры в номере этажом ниже, — отрицать это было глупо, учитывая предмет, лежавший на столике перед турком.

— Хорошо, — закивал турок. — Для кого вы это делаете? Кто ваши хозяева?

— Видите ли, — Лапшин шагнул вперёд, не обратив внимания на дёрнувшийся от неожиданности ствол и слегка растерянное лицо парня с пистолетом. — У нас не принято об этом говорить… Но ради вас…

Турок одобрительно кивнул.

— Меня наняли за полторы тысячи долларов, чтобы я записал разговоры в этом номере. Нанял меня высокий мужчина лет сорока, тёмные волосы, усы… — Лапшин вдруг поймал себя на мысли, что описывает не кого-нибудь, а Селима. Это была интересная идея — заставить Акмаля подозревать, что Селим продаёт информацию кому-то на сторону. Бросить бы вот такую наживку и посмотреть, что получится… Лапшину даже стало жалко — такая хорошая идея пропадает, и ведь экспромт, само собой вдруг родилось! Он немного — всего пару секунд — погордился собой.